Геннадий Артурович, сидя за столом, возился с микросхемой, тихо напевал; хотя работа не ладилась, он пребывал в отличном настроении.
Здоровенный кот с бандитской мордой сидел на спинке кресла и, презрительно прищурившись, наблюдал за толстыми, но ловкими пальцами хозяина, который осмотрел микросхему в сильную лупу, отодвинул в сторону и сказал:
— Понимаешь, Бакс, эту штуковину проще выбросить, ведь, в принципе, она яйца выеденного не стоит, однако нельзя. Раз отступишь, второй, потом привыкнешь. Уразумел? А отступают слабаки, существа нервные, а мы с тобой такого права не имеем. Японцы люди терпеливые, умелые, делают на совесть, но и мы с тобой не лыком шиты, одолеем.
Кот не отвечал, лишь фыркнул и сильным длинным прыжком убрался на шкаф, где, потеснив сородичей, затих.
— Правильно, отложим до утра, оно вечера значительно мудренее. — Хозяин встал, потянулся коротким округлым телом, взглянул на притаившуюся на шкафу колонию: — Я ложусь спать, чтоб ни звука, кастрирую! У кого свербит — форточка открыта, прогуляйтесь.
Он прошелся по комнате, подтянул тренировочные брюки, посмотрел на телефон, который тотчас отозвался негромким звонком.
— Слушаю вас внимательно, — самодовольно произнес Бланк.
Он слушал абонента долго, терпеливо, несколько снисходительно, затем спросил:
— Все? Почему это я не знаю? Сыщик Гуров прекрасно известен. Он служил в МУРе, сейчас опером-важняком в главке. Я могу на него досье написать не хуже штатного кадровика. Гуров ликвидировал Эффенди, Лебедева, два с лишним года гонялся за Роговым и прихватил его на порошке, разгромил сильную группу… — он неожиданно хихикнул: — В общем, я знаю Гурова отлично, а вот он меня не знает и потому обречен. Мне непонятно, почему милицейского привлекли к этому делу. Хотя, как говорится, что бог ни делает, все к лучшему. Теперь спецслужбы перегрызутся, водой не разольешь. Не перебивай старших, дурачок! Мне больше не звонить и уж ни в коем случае не приходить. Надо будет, я тебя найду…
Глава 3
Ночью никто не спит
Был конец мая, и две недели стояла жара, а в этот день неожиданно похолодало. В десять вечера окончательно стемнело, мощные стволы сосен слились, стали стеной, их кроны закрыли тусклые звезды, фонари, стоявшие вдоль аллеи, походили на огни посадочной полосы аэродрома.
— Пока хозяин не вернется, ты не ложись, — сказал Авдеев, когда полковники дошли до постройки, где находилась квартира Гурова. — Уверен, что он не захочет тебя видеть, но чем черт не шутит.
Гуров ничего не ответил, закурил пятую за день сигарету, второй год он безуспешно бросал курить.
— Ты серьезно собираешься задержать этого парня?
— Не знаю, возможно, надо подумать.
— Тебе никто этого не разрешит.
— Он пользуется депутатской неприкосновенностью?
— Лев Иванович, не придуривайся, ты же отлично понимаешь, что спикер не позволит арестовать начальника охраны своей загородной резиденции. Такой скандал, да еще в год выборов, когда ему осталось два шага до президентского кресла.
— Я далек от политики, обязан обнаружить убийцу. Зайдем, становится холодно.
— Зайдем. — Авдеев вынул из кармана крохотный передатчик, вытянул антенну, щелкнул тумблером.
— Второй, ты меня слышишь?
— Слышу хорошо, — ответили из динамика.
— Я нахожусь в квартире нашего гостя.
— Понял.
— Николай, попроси принести бутылку коньяка и что-нибудь пожевать, — сказал Гуров. — Черт побери, холодильник словно камера смертника в ожидании клиента. Если бы ты видел, как меня принимают «авторитеты»!
— Не советую, но тебе виднее. — Авдеев вновь вышел на связь: — Второй, организуй нам ужин и пару бутылок минеральной.
— Уже готово, сейчас доставят.
— А нельзя обращаться по имени? — усмехнулся Гуров, проходя в квартиру и зажигая свет. — Разговариваете, как в тылу врага. Конспираторы. И много с тобой людей?
— Любопытный ты, сил нет. — Авдеев опустился в кресло, потер замерзшие ладони. — Я хотя и не курю, но дай сигареточку. Так что ты намерен предпринять?
— Следователь подробно допросил всех обитателей дома, кто где находился около восемнадцати часов. А меня интересует, кто где находился по минутам, с момента, как на фазенду прибыли гости.
— Но ты не можешь допрашивать депутатов! — воскликнул Авдеев, услышал стук в дверь и сказал: — Входи, все свои!
Парень лет тридцати, полноватый, с обвисшими бульдожьими щеками, внес большую плетеную корзинку, ловко накрыл стол, корзинку оставил под столом и молча вышел.
— Дисциплина, конспирация! — довольно хохотнул Авдеев, задернул шторы, достал из-под стола бутылку коньяка, открыл, поставил на стол. — Пока хозяин не прибудет и не ляжет, я грамма в рот не возьму. А ты, камикадзе, валяй.
Гуров согласно кивнул, выпил рюмку, зацепил вилкой кусок ветчины и спросил:
— Так ты служишь спикеру?
— Я служу России. Спецслужбы, Лев Иванович, всегда были в стороне от конкретных политиков.
— Ложь и демагогия. Спецслужбы — оружие и без направляющей руки лишь куча железа и электроники. Хватит об этом. Ты, полковник Авдеев, собираешься разыскивать убийцу или отбываешь здесь номер?
— И то, и другое, и третье. Пожалуй, главное, я хочу выбраться из этой истории без потерь, остаться на своей должности. Ты спросишь, как она называется? Отвечаю: старший помощник младшего дворника.
Гуров не верил ни одному слову, но достаточно искренне сказал:
— Спасибо за откровенность. Значит, мне на твою помощь рассчитывать нечего.
— По тому, как ты себя ведешь, не рассчитывай. Но если ты зацепишься и я увижу, что хозяин твои действия одобряет, считай, что я в твоем распоряжении.
По тому, как откровенно говорил полковник, сыщик понял, что в квартире стационарной аппаратуры нет, а прослушивает сам Авдеев.
— Я тебе все это по старой дружбе говорю. Ты меня осуждать не торопись. Я после августа девяносто первого такого насмотрелся… Каждый за себя, Лев Иванович. — Авдеев выдержал паузу и раздельно повторил: — Каждый за себя.
Гуров мог бы сказать, что сражается тоже за себя и это естественно. Все зависит от того, каковы конкретно личные интересы человека, но промолчал. Он доел бутерброд, выпил еще рюмку и сказал:
— Каждый за себя? У тебя здоровые инстинкты, Николай, и я тебя не осуждаю.
Сквозь шторы пробился свет мощных фар, Авдеев поднялся, положил на стол небольшую коробочку с единственной красной кнопкой:
— Если буду нужен, вызовешь, — кивнул и быстро вышел.
Личный охранник открыл дверцу бронированного лимузина. Спикер вышел, взглянул на стоявшего неподалеку Илью, пробормотал:
— Добрый вечер, — и остановился, как человек, который хочет что-то спросить, но забыл, о чем именно.
— Добрый вечер, Имран Русланович.
Спикер улыбнулся болезненно, провел ладонью по лицу, поманил Илью и начал подниматься по ступеням парадной лестницы. Когда они вошли в просторный холл, спикер не очень решительно спросил:
— Ну, что у нас здесь? Запамятовал, день очень длинный, людей много, все суетятся, говорят, голова кругом.
— У нас спокойно, Имран Русланович, — ответил Илья. — Прибыл милиционер, отвели ему квартирку, полагаю, не следует постороннему оставаться на ночь.
— Полагаешь? — Взгляд спикера прояснился, губы растянулись в привычную улыбку. — Кто стрелял? Не выяснили… Молодцы. Ты службу несешь, прокуратура со вчерашнего дня копает, результат — ноль. Молодцы.
Спикер двинулся через холл к мраморным пологим ступеням, которые вели на второй этаж. Нарушая этикет, начальник охраны пошел рядом, быстро говорил:
— Вы прежде переговорите с супругой, она с сыщиком около часа беседовала, может, вам на него и время тратить не стоит.
— Хорошо. Обязательно. — Спикер неожиданно остановился и, хотя был на полголовы ниже Ильи, сумел взглянуть на него сверху вниз. — Не поладили? Боишься? Ты и должен бояться. Иди.
Лиана, как всегда, встречала мужа на втором этаже, в дверях своей гостиной, где спикер обычно пил вечерний чай. Муж поцеловал жену в щеку, обнял за талию, произнес слова, которые повторял ежевечерне с того дня, как занял высокий пост:
— День прошел, мы живы, здоровы, значит, мы молодцы и победители.
Гостиная хозяйки представляла собой небольшую уютную комнату, резко контрастирующую с официально помпезными залами второго этажа. Спикер любил комнату жены, только здесь он чувствовал себя по-домашнему спокойно. Но ее обустраивала жена, не советуясь с мужем, даже вопреки его советам, естественно, что он не мог признать, что комната получилась лучшей во всем особняке, и спикер неизменно подтрунивал над простотой и уютом обстановки.
— Как твое гнездышко? Притащила ты сюда еще какую-нибудь подушечку или рюшечку? — спросил он, переступая порог и с деланным недовольством оглядываясь.
